Монотеистические религии разработали сложный институт и богатую обрядовость сакральности.
В то же время, языческие представления о богах, как мы уже говорили, существенно отличаются отсутствием выделения «божественного» и «тварного» в разные полюса мироздания.
Признавая запредельную реальность Абсолюта, всевышнего, язычник не ищет с ним контакта, не пытается описать его свойства и проявления, акцентируя своё мистическое чувство на конкретных реализаторах этой трансцендентальной Воли — богах.

Многовековое господство тоталитарных религий сформировало крайне неприглядный образ язычества как «недоразвитой» религии, рожденной недостаточным (или неправильным) пониманием характера взаимоотношений человека с природой и Всевышним.
Между тем, языческий культ не менее многообразен, а теология — не хуже разработана, чем, скажем, христианская. Просто, как и все «меньшинства», язычество на протяжении тысячелетий находилось на задворках культуры, старательно дискредитируемое и очерняемое правящими церквями.

Одним из таких распространенных заблуждений является представление о язычнике, слепо повинующемся непонятным ему «силам природы», и старающемся задобрить их жертвоприношениями.
Мы уже обсуждали смысл жертвоприношения в язычестве, который состоял совершенно не в наивной попытке «угодить» богам, а был в попытке восстановить давшую брешь ткань Миров.

Отношения язычника (речь, конечно, о сознательном, «просвещенном» язычнике) к богам, прямым потомком которых он себя считал, не было наполнено страхом или пресмыкательством. Оно было смесью благоговения, уважения и любви, которых достойны лучшие представители рода, семьи, какими и считались божества. Ведь недаром язычник называл, скажем, Великую Богиню «Ладой-Матушкой«, подчеркивая свою тесную, родственную связь с нею.

Не руководствуясь страхом «ада«, «загробного возмездия«, зависящего от своеволия переменчивого божества, каким предстает обычно Всевышний в монотеистических религиях, язычник был свободен в выборе своего пути, понимая, что его выбор приведет его к победе или поражению, которые, в любом случае, будут его победой или его поражением. Он не унижался, вымаливая прощения, а шел путем воина, испытывая судьбу и мир на прочность.

Где же в таком случае место сакральности? Оказывается, что именно Путь воина, основанный на ответственности, всегда сопровождается благоговейным трепетом перед проявлением Мудрости Создателей мира. Язычник чтит богов не потому, что боится в противном случае попасть в ад, а потому, что видит, что он и Они сражаются на одном поле. Он видит, что боги сталкиваются с теми же проблемами, что и он, однако, в силу своей великой мудрости, они находят (и тем самым устанавливают) пути эффективного преодоления этих препятствий. Он видит, что Миф, в равной степени справедливый как в вечности, так и в любое время, является полем битвы и его, и богов, и это видение рождает в нем уважение, почтение и восхищение их мудростью. В то же время, язычник не боится и осуждать богов и даже вступать с ними в конфликт, если ему кажется, что правота на его стороне, и признавать свои ошибки, снова убеждаясь в мудрости богов.

Священные предметы и артефакты, которые чтятся язычниками, также связаны с их особой силой, в которой самое главное — способность служить путеводной нитью в мифе, помогать приобретению силы и авторитета самим языческим Магом.

Как ни странно, но это чувство «сакрального» на деле присуще язычникам куда больше, чем приверженцам монотеистических религий, построенных на угнетении самоосознания и подчинении частного целому, человека — церкви, лишающей его даже проблесков самостоятельности. Глядя широко открытыми глазами на мир, Маг видит в нем многоцветие творческих воль, переливы Сил и игру сознаний, которые не могут оставить его равнодушным. И в нем рождается Музыка сфер — музыка гармонии, рожденной часто жестоким, но всегда прекрасным миром.