Когда человек находит свой Путь (а часто — и тогда, когда ему кажется, что нашел), его переполняют волны оптимизма. Ему кажется, что до всемирной Мудрости — рукой подать, он чувствует себя прозревшим и пробудившимся.

Такие же ощущения нередко посещают и тех, кто Путь даже не думает искать, поскольку считает, что Путем уже является сама жизнь и все, что нужно — это «самосовершенствоваться«, «духовно расти» в течение самой этой жизни.

Особенно распространённым стало такое отношение к жизни и Пути после так называемой «психоделической революции» 60-70 годов прошлого века, породившей в Западном мире мощное движение «трансперсональной психологии», нео-шаманизма нового времени.

Типичными высказываниями представителей этого течения являются:

«Мне казалось, что я на очень глубоком уровне соединилась со всей жизнью на планете… Я ощущала космическое качество энергий и переживаний, присущих всем формам жизни.., а также стремление к самовыражению,.. действующее на различных уровнях», «Я встретился с чистым сознанием, вселенским разумом и творческой энергией, которые выходили за рамки всех разграничений… Я слился с Истоком воедино»., «Меня коснулось дыхание вечности…» (из книг С.Грофа)

и тому подобные.

Для современной нео-духовной традиции вообще очень характерным стал такой блаженно-оптимистический взгляд на события. Жизнь представляется «школой», а посмертное существование — «слиянием с Вселенским Разумом«. Такой образ мыслей необычайно облегчает существование, переводя все проблемы и трудности в область психокосмоса, называя их «комплексами» или «энграмами» и создавая впечатление, что для их преодоления нужно «чуть-чуть поднапрячься».

Это, так называемое, позитивное мышление воцарилось в обществе благодаря объединенным усилиям киноиндустрии, телевидения, популярной музыки, книг, рассказывающих, как помочь самому себе, и воскресных церковных проповедей: «Все будет хорошо! Все проблемы разрешимы! Будьте оптимистами и успех вам обеспечен. Оптимизм — это залог успеха, достатка, несокрушимого здоровья».

В то же время, понятно, что такой односторонний взгляд на мир и на себя не дает человеку реальной картины происходящего. Исповедуя его, человек волей-неволей живет лишь сегодняшним днем, не задумываясь о последствиях своих и чужих поступков. Беспечность и эгоизм — вот первые плоды бездумного оптимизма, и именно их мы и наблюдаем расцветшими в современном мире.

Тысячелетние традиции Магии и Оккультизма объявляются «детством разума», а многовековые цепи магической преемственности — «не полно понявшими красоту и гармонию мироздания».

Кроме того, для любого трезвомыслящего человека очевидно, что и триста, и пятьсот, и тысячу лет назад люди не были глупее, чем сейчас. Почему же тогда традиционно-магические представления далеко не так оптимистичны?

Не только Месопотамские цивилизации были проникнуты мрачным пессимизмом, он посещал и жизнерадостных древних греков, рассуждавших (согласно Б. Расселу) примерно так:

«Бытие — в основе стихийное, не от разума родившееся, а само породившее разум, ставит стихию выше разума, и человек, чувствуя себя по разуму элементом божественным, хочет обеспечить себя от власти материального, хаотического элемента. Для этого он стремится соединиться с Дионисом. Но не говоря уж о том, что сам Дионис в оргиастических культах является божеством стихийных сил, тех, от власти которых человек и хочет избавиться, — он даже и в понимании, какое дал ему орфизм, уже был раз пожран титанами. Где же ручательство, что они и снова не поглотят его? Дионис опирается на власть Зевса, но и владычество Зевса не прочно и, по воззрениям эллинов, имеет конец.»

Не находя лучших утешений, чем в орфизме, эллинский ум все же не мог успокоиться и на нем.

В самом деле, уже Гомер говорит:

«Листьям в дубравах древесных подобны сыны человеков: ветер один по земле развевает, другие дубрава, вновь расцветая, рождает, и с новой весной возрастают; так человеки: сии порождаются, те погибают».

Пессимизм пронизывает и всю греческую лирику.

Даже индусы, так почитаемые современными адептами «космического сознания» установили, что «жизнь есть страдание» и «причиной страдания есть сама жизнь». Индийская философия пессимистична в том смысле, что ее произведения пронизаны чувством неудовлетворенности и беспокойства за существующее положение вещей.

Подобный ход мысли мы наблюдаем у магов на протяжении всей истории Западной цивилизации. Согласно их представлениям, пессимизм как сила и крепость не строит себе ни малейших иллюзий, видит опасности, не желает ничего затушевывать и подмалевывать. Он аналитически вторгается в явления, он требует ясного осознания тех условий и сил, которые, несмотря ни на что, все же позволят совладать с исторической ситуацией и обеспечат успех.

В своей жизни Маги сталкиваются с силами, многократно превосходящими их собственные, и нередко вступают с этими силами в противостояние. В отличие от современных нео-шаманов, Маги взаимодействуют с этими силами не только в «измененном«, но и дневном, бодрствующем состоянии сознания, когда критический взгляд не отключен а способность к анализу не подавлена.

И именно поэтому практикующие маги хорошо знают, что, на самом деле, шансы на победу мизерны.

Проведя всю жизнь в борьбе за право быть собою, действовать по своей воле, а не быть игрушкой в руках «космических» хищников, маги видят, что посмертие — это вовсе не такое уж светлое «слияние с Мировым разумом«. Их опыт показывает, что многие из тех, кто умерли, даже не понимают, что они умерли, их сознание — сознание сновидения — продолжает функционировать в таком режиме, постепенно разрушаясь, а индивидуальность, так и не развитая в течение воплощений, не может дать опору для сохранения «я», которое также рассеивается в мировой экономии, отдавая свое Сознание в корм Мировому Хищнику.

В результате очередное воплощение очень слабо связано с предыдущим лишь задачами, которые оно должно решить.

Более того, посмертная судьба самих магов нередко оказывается еще более печальной: завязав различные связи с людьми, силами и духами, маг нередко застревает в посмертном состоянии, лишенный Потока Силы и терзаемый своими «кредиторами».

Однако не только посмертная судьба не внушает радостных перспектив Западному магу. Только ступив на Путь и отойдя от первоначальной эйфории, он почти сразу же сталкивается с бешеным сопротивлением внешних и внутренних хищников, кажется, что весь мир ополчился против него и стремится раздавить, уничтожить, или, по крайней мере, заставить сойти с Пути.

И не удивительно, что число Магов, выигравших битву за себя, за свою самость и свою свободу несравненно и несоизмеримо меньше, чем число проигравших, потерявших Путь, Силу и себя.

Итак, для мага очевидно, что шансы изменить ситуацию мизерны. Однако они все-таки есть. Скорее даже, как говорит один латиноамериканский писатель, есть «шанс получить шанс».

Поэтому борьба не бессмысленна, хотя и почти безнадёжна. К тому же, для Западного мага очевидно, что при выборе — погибнуть в битве или умереть в своей постели в глубоком маразме — первый вариант несравненно предпочтительнее.