Одним из следствий цифровизации общества и широкого распространения социальных сетей и средств коммуникации является и видоизменение способов проявления агрессии и подавления, в частности – распространения «цифрового остракизма» или так называемой «культуры отмены».

Можно по-разному относиться как к самому этому явлению, так и к его явным и глубинным причинам. Однако его распространение довольно точно отражает ту смену основных дестракторов, путей потери энергии, которую мы уже многократно отмечали. В частности, важно, что общество в качестве «разрешенных» форм насилия поощряет скрытую агрессию, которая, во-первых, не ведет к значительным выбросам энергии у самих преследователей, а, во-вторых, и в жертвах также вызывает подавление воли и депрессивные состояния, что является типичным свидетельством активности той модели деструкции, которую Традиция именует «архонтными оковами» или «гемарменом».  Разберемся с этим явлением подробнее.

«Культура отмены» (cancel culture) — это явление в современном обществе, при котором человек, организация или произведение подвергаются общественному осуждению или бойкоту за те или иные действия, высказывания или убеждения, которые считаются неприемлемыми или противоречащими общественным нормам, ценностям или морали. При этом обвинения или осуждения обычно распространяются через социальные сети, что делает процесс широко видимым и быстрым.

При этом кэнселинг еще называют «справедливостью толпы«, когда маргинализированные слои или сообщества без достаточной обоснованности пытаются «наказать» или «отменить» неугодных или подозреваемых в неприемлемых для них действиях. При этом толпа часто основывает свои выводы на ограниченной информации, например, на вырванных из контекста цитатах, слухах или домыслах, и маргинализированные группы, не имея институциональных механизмов для защиты своих прав, используют публичный резонанс как средство давления и сброса собственного напряжения.

Такие «ущемленные» или «недостаточно реализованные» группы и индивиды, испытывающие дискриминацию или социальное давление, обычно накапливают значительную стрессированность и агрессию, которые им, тем не менее, сложно выразить непосредственно.

Для «сброса» этого напряжения и предотвращения социальных бурь в обществе развились две основные тенденции – «активно-агрессивная», в настоящее время известная как травля, и пассивно-агрессивная (которая может проявляться как бойкот или «кэнселинг»). При этом объект травли становится «козлом отпущения», на котором фокусируется негатив, помогая участникам избежать внутренних конфликтов. Кэнселинг часто сопровождается коллективной агрессией, где каждый участник чувствует себя частью справедливого дела, но не осознает масштаба наносимого вреда.

«Отмена» не предусматривает диалога или возможности для жертвы объяснить свою позицию. Решение толпы уже вынесено, что делает этот процесс насильственным по своей природе.

Поэтому неудивительно, что ни кэнселинг, ни травля обычно не достигают цели исправления негативного явления, против которого они, казалось бы, направлены. В обоих случаях акцент чаще смещается с решения проблемы на эмоциональное удовлетворение участников (толпы или агрессоров), что сводит на нет потенциал этих явлений для конструктивных изменений.

Это эмоциональное удовлетворение, которое испытывают преследователи в процессе травли или кэнселинга, имеет ряд причин и уровней проявления. Реальная мотивация преследователей в травле или кэнселинге во многом связана с желанием снизить внутреннее напряжение (стресс, гнев, неудовлетворенность) и получить дофаминовое подкрепление, которое возникает при достижении краткосрочного эмоционального удовлетворения.

Такие формы социального насилия придают преследователям чувство власти и контроля: они ощущают, что обладают властью над объектом травли или кэнселинга, особенно если их действия вызывают заметный эффект (например, унижения, извинения, потерю репутации, уход из публичной жизни). Это дает первую порцию дофаминового подкрепления, поскольку люди склонны стремиться к доминированию в группах, и контроль над кем-то усиливает чувство собственной значимости и компенсирует личные недостатки или ощущение бессилия в других аспектах жизни.

Участие в травле или кэнселинге уменьшает чувство социальной изоляции, поскольку объединяет людей в некое сообщество, создает «мы», против «него/неё». Это развивает иллюзию принадлежности к группе и укрепляет социальные связи внутри коллектива. При этом преследователи испытывают удовольствие от ощущения поддержки группы, особенно если считают, что их действия «правильные» или «справедливые». Кроме того, такое коллективное поведение снижает индивидуальную ответственность, что позволяет действовать без особого чувства вины.

Важным «дофамин-генерирующим» аспектом является также ощущение морального превосходства: преследователи провозглашают себя «хранителями справедливости», которые выявляют ошибки, наказывают «виновных» и борются за правду. Это чувство создаёт внутренний комфорт, человеку кажется, что его действия оправданы или даже инспирированы высшими принципами. Это усиливает самоуважение и удовлетворение собой. А поскольку участие в травле или кэнселинге часто сопровождается одобрением со стороны других участников (лайки, поддерживающие комментарии), такое признание со стороны группы дополнительно усиливает чувство значимости и уверенности в себе. В социальных сетях поддержка выражается в публичной форме, что дополнительно увеличивает эффект. Преследователи часто верят, что участвуют в исправлении социальной несправедливости или борьбе за правду. Это позволяет им почувствовать себя частью «большого дела», повысить самооценку и ощутить собственную значимость. Даже если действия носят разрушительный характер, они воспринимаются как «справедливые» и, своего рода, даже «священные».

В то же время, коллективное участие снижает индивидуальное чувство вины, так как ответственность распределяется между всеми участниками, преследователи могут оправдать свои действия тем, что «все так делают» или «я просто присоединился». А волнение и азарт, связанные с массовым участием, дополняют временное ощущение эйфории.

Исторически травля была гораздо более распространенным явлением, она возникала часто и естественно в условиях небольших групп. Кэнселинг, как массовое социальное явление, получил широкое распространение только в эпоху глобальных коммуникаций и цифровых технологий, хотя отдельные формы публичного осуждения существовали и раньше. Это и отражает ту смену деструктивных моделей, которую мы упомянули выше.

При этом несложно заметить, что в случае кэнселинга участие в преследовании кажется еще более безопасным и сопровождается еще более благовидными оправданиями, что делает его привлекательным для многих участников. Это отличает кэнселинг от травли, которая чаще воспринимается как откровенно агрессивное и социально осуждаемое поведение. В отличие от травли, где нападки происходят лицом к лицу, кэнселинг реализуется через «анонимный» или коллективный текст, комментарии или посты. Это снижает эмоциональную вовлечённость и ощущение личной агрессии.

Кэнселинг обычно апеллирует к текущим нормам и ценностям общества (равенство, толерантность, осуждение насилия), что делает его социально приемлемым и даже одобряемым. Его участники считают, что они не нарушают границы, а поддерживают эти нормы.

Такие безопасность и коллективность увеличивают масштаб кэнселинга. То, что кажется участникам «маленьким вкладом», в сумме становится мощным разрушительным эффектом для жертвы. Эти массовость и публичность делают последствия «отмены» долгосрочными и практически необратимыми.

Таким образом, кэнселинг создаёт иллюзию безопасного участия в осуждении, подкреплённого моральными оправданиями, что делает его привлекательным для массового вовлечения. Агрессия, которая, конечно, составляет основу «отмены», прикрывается благовидными оправданиями, многие участники не осознают или не признают, что их действия являются формой насилия. Оправдания делают поведение социально допустимым и даже «похвальным». Это позволяет игнорировать моральные и психологические последствия для жертвы.

В свою очередь, для жертвы справиться с травлей обычно легче, поскольку она ограничена конкретной средой и агрессорами, тогда как «отмена» имеет более масштабные и долговременные последствия, влияющие на жизнь жертвы на глобальном уровне.

И если травля чаще провоцирует агрессию, поскольку заставляет человека защищаться или бороться, даже если это проявляется деструктивно, то кэнселинг, напротив, из-за своей массовости и изоляции, чаще вызывает депрессию, лишая человека сил и веры в возможность восстановления. Другими словами, травля – это все та же «патология реализации желаний», в то время, как кэнселинг – это блокада воли.

«Отмена» часто приводит к потере социальной поддержки, что вызывает чувство одиночества и отверженности. Негативные комментарии и давление со стороны множества людей создают у жертвы ощущение тотальной нелюбви и беспомощности. При этом из-за масштабов и анонимности кэнселинга жертва чувствует, что не может повлиять на ситуацию, что усиливает чувство беспомощности, а потеря общественного статуса или работы может вызывать чувство стыда и утрату смысла жизни. При этом следы кэнселинга остаются в интернете на долгие годы, что создает ощущение, что «это никогда не закончится». Соответственно, типичными психологическими реакциями на «отмену» оказываются чувство бессилия, уныния и безнадежности, самоизоляция, отказ от общения и деятельности, снижение самооценки и чувства собственного достоинства, а в крайних случаях — суицидальные мысли или попытки.

Соответственно, кэнселинг сложнее преодолеть из-за его массового, анонимного и публичного характера, он оставляет длительный след в общественном восприятии и лишает человека шансов эффективно защититься или восстановить репутацию.

Таким образом, нетрудно заметить, что реальная мотивация участников любой формы социального насилия связана с эмоциональной разрядкой, снижением стресса и получением дофаминового подкрепления через участие в коллективном, общественно дозволенным и социально «освященном» действии.

Неудивительно, что в современном обществе кэнселинг становится все более распространенной формой социального насилия, причем его задачей становится не справедливость, а агрессия, изоляция и уничтожение личности. Как и любое насилие, он разрушает не только объект, но и общественное пространство, создавая атмосферу страха, ограниченности и нетерпимости. В результате, кэнселинг не только не решает заявленные при его «запуске» проблемы, но лишь усиливает социальное напряжение, нанося вред как объекту «отмены», так и самим участникам, которые остаются в состоянии эмоциональной зависимости от подобных действий.

Другими словами, современное общество переходит от «выбросов» энергии к ее «сливам», от фонтанов – к оттокам, что, наряду с другими проявлениями виртуализации и «обезволивания» мира является ярким свидетельством смены доминирующих хищников.